Матрос Семен Лопатин.

Матрос Семен Лопатин. Во время Дунайской переправы у Систова 15-го июля семнадцатый понтон отплыл со второю очередью перед рассветом. Едва он вошел в светлую полосу Дуная, освещенную луною, как турецкие батальоны открыли по нем убийственный огонь. Из сорока пяти человек пехотинцев Минского полка, находившихся на этом понтоне, и восьми человек гребцов в несколько минут не осталось и половины. Понтон сносило между тем течением все дальше и дальше; огонь турок не прекращался: наши падали и падали. Уже только четверо осталось — понтон не мог выгребать, его несло боком и несло к турецкому берегу. Вот и еще трое свалились, остался только один и, не желая отдаваться живым туркам, бросился в Дунай. Пуля ударила ему в плечо и раздробила ключицу. Тяжело плыть с одною рукою, но он все-таки плыл; наконец, ноги его почувствовали твердую почву, течением его вынесло к острову, верст пять ниже переправы... Заметили ли турки эту крохотную точку на поверхности воды, или так, зря, но только в минуту, когда несчастный выполз на берег, его догнала еще пуля и перебила другую руку, повыше кисти. Это был матрос Семен Лопатин. 15-го утром выбрался он на остров, 20-го был только случайно замечен с проходившего мимо русского катера и привезен в Зимницу. Пять дней подряд Лопатин был без пищи. Раны у него сильно загнили, завелись даже черви, но он не потерялся. Каждое утро он спускался в воду и просиживал по горло, освежая себя и обмывая течением воды свои страшные раны. Он рассказывал, что уже было терял надежду на спасение (еще бы пять дней). Он видел на том берегу движущиеся точки, но не знал кто это: наши ли, или турки. Он не знал результатов переправы и думал, что она не удалась: это его более всего огорчало. Наконец, на пятый день он услышал русский говор и плеск весел. «Гляжу, — рассказывал он, – ан, наши ребята... Михеев — ау...». [С. 17] Вот и услыхал его Михеев. Забрали молодца и перевезли. Лопатин получил за это георгиевский крест. [С. 18]